Сущность трагедии катерины. Совесть - главный советник в жизни катерины О так мы погуляем время то довольно

Определяя сущность трагического характера, Белинский сказал: «Что такое коллизия? - безусловное требование судьбою жертвы себе. Победи герой трагедии естественное влечение сердца...- прости счастье, простите радости и обаяния жизни!.. Последуй герой трагедии естественному влечению своего сердца - он преступник в собственных глазах, он жертва собственной совести...»

В душе Катерины сталкиваются друг с другом два этих равновеликих и равнозаконных побуждения. В кабановском царстве, где вянет и иссыхает все живое, Катерину одолевает тоска по утраченной гармонии. Ее любовь сродни желанию поднять руки и полететь. От нее героине нужно слишком много. Любовь к Борису, конечно, ее тоску не утолит. Не потому ли Островский усиливает контраст между высоким любовным полетом Катерины и бескрылым увлечением Бориса? Судьба сводит друг с другом людей, несоизмеримых по глубине и нравственной чуткости. Борис живет одним днем и едва ли способен всерьез задумываться о нравственных последствиях своих поступков. Ему сейчас весело - и этого достаточно: «Надолго ль муж-то уехал?.. О, так мы погуляем! Время-то довольно... Никто и не узнает про нашу любовь...» - «Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю!.. Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда?» Какой контраст! Какая полнота свободной любви в противоположность робкому Борису!

Душевная дряблость героя и нравственная щедрость героини наиболее очевидны в сцене их последнего свидания. Тщетны надежды Катерины: «Еще кабы с ним жить, может быть, радость бы какую-нибудь я и видела». «Кабы», «может быть», «какую-нибудь»... Слабое утешение! Но и тут она находит силы думать не о себе. Это Катерина просит у любимого прощения за причиненные ему тревоги. Борису же и в голову такое прийти не может. Где уж там спасти, даже пожалеть Катерину он толком не сумеет: «Кто ж это знал, что нам за любовь нашу так мучиться с тобой! Лучше б бежать мне тогда!» Но разве не напоминала Борису о расплате за любовь к замужней женщине народная песня, исполняемая Кудряшом, разве не предупреждал его об этом же Кудряш: «Эх, Борис Григорьич, бросить надоть!.. Ведь это, значит, вы ее совсем загубить хотите...» А сама Катерина во время поэтических ночей на Волге разве не об этом Борису говорила? Увы, герой ничего этого просто не услышал.

Добролюбов проникновенно увидел в конфликте «Грозы» эпохальный смысл, а в характере Катерины - «новую фазу нашей народной жизни». Но, идеализируя в духе популярных тогда идей женской эмансипации свободную любовь, он обеднил нравственную глубину характера Катерины. Колебания героини, полюбившей Бориса, горение ее совести Добролюбов счел «невежеством бедной женщины, не получившей теоретического образования». Долг, верность, совестливость со свойственным революционной демократии максимализмом были объявлены «предрассудками», «искусственными комбинациями», «условными наставлениями старой морали», «старой ветошью». Получалось, что Добролюбов смотрел на любовь Катерины так же не по-русски легко, как и Борис.

Объясняя причины всенародного покаяния героини, не будем повторять вслед за Добролюбовым слова о «суеверии», «невежестве», «религиозных предрассудках». Не увидим в «страхе» Катерины трусость и боязнь внешнего наказания. Ведь такой взгляд превращает героиню в жертву темного царства Кабаних. Подлинный источник покаяния героини в другом: в ее чуткой совестливости. «Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вдруг явлюсь перед Богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно». «У меня уж очень сердце болит»,- говорит Катерина в минуту признания. «В ком есть страх, в том есть и Бог»,- вторит ей народная мудрость. «Страх» искони понимался русским народом как обостренное нравственное самосознание. В «Толковом словаре* В. И. Даля «страх» толкуется как «сознание нравственной ответственности». Такое определение соответствует душевному состоянию героини. В отличие от Кабанихи, Феклуши и других героев «Грозы», «страх» Катерины - внутренний голос ее совести. Грозу Катерина воспринимает как избранница: совершающееся в ее душе сродни тому, что творится в грозовых небесах. Тут не рабство, тут равенство. Катерина равно героична как в страстном и безоглядном любовном увлечении, так и в глубоко совестливом всенародном покаянии. «Какая совесть!.. Какая могучая славянская совесть!.. Какая нравственная сила... Какие огромные, возвышенные стремления, полные могущества и красоты»,- писал о Катерине - Стрепетовой в сцене покаяния В. М. Дорошевич. А С. В. Максимов рассказывал, как ему довелось сидеть рядом с Островским во время первого представления «Грозы» с Никулиной-Косицкой в роли Катерины. Островский смотрел драму молча, углубленный в себя. Но в той «патетической сцене, когда Катерина, терзаемая угрызениями совести, бросается в ноги мужу и свекрови, каясь в своем грехе, Островский весь бледный шептал: «Это не я, не я: это - Бог!» Островский, очевидно, сам не верил, что он смог написать такую потрясающую сцену». Пора и нам по достоинству оценить не только любовный, но и покаянный порыв Катерины. Пройдя через грозовые испытания, героиня нравственно очищается и покидает этот греховный мир с сознанием своей правоты: «Кто любит, тот будет молиться».

«Смерть по грехам страшна»,- говорят в народе. И если Катерина смерти не боится, то грехи искуплены. Ее уход возвращает нас к началу трагедии. Смерть освящается той же полнокровной и жизнелюбивой религиозностью, которая с детских лет вошла в душу героини. «Под деревцом могилушка... Солнышко ее греет... птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут...»

Катерина умирает удивительно. Ее смерть - это последняя вспышка одухотворенной любви к Божьему миру: к деревьям, птицам, цветам и травам. Монолог о могилушке - проснувшиеся метафоры, народная мифология с ее верой в бессмертие. Человек, умирая, превращается в дерево, растущее на могиле, или в птицу, вьющую гнездо в его ветвях, или в цветок, дарящий улыбку прохожим,- таковы постоянные мотивы народных песен о смерти. Уходя, Катерина сохраняет все признаки, которые, согласно народному поверью, отличали святого: она и мертвая, как живая. «А точно, ребята, как живая! Только на виске маленькая ранка, и одна только, как есть одна, капелька крови».

Катерина тихо сходит по тропинке, покрытая большим белым платком, потупив глаза в землю.

Это вы, Катерина Петровна?

Молчание.

Уж как мне благодарить вас, я и не знаю.

Молчание.

Кабы вы знали, Катерина Петровна, как я люблю вас! (Хочет взять ее за руку.)

Катерина (с испугом, но не поднимая глаз) . Не трогай, не трогай меня! Ах, ах!

Борис . Не сердитесь!

Катерина . Поди от меня! Поди прочь, окаянный человек! Ты знаешь ли: ведь мне не замолить этого греха, не замолить никогда! Ведь он камнем ляжет на душу, камнем.

Борис . Не гоните меня!

Катерина . Зачем ты пришел? Зачем ты пришел, погубитель мой? Ведь я замужем, ведь мне с мужем жить до гробовой доски!

Борис . Вы сами велели мне прийти…

Катерина . Да пойми ты меня, враг ты мой: ведь до гробовой доски!

Борис . Лучше б мне не видеть вас!

Катерина (с волнением) . Ведь что я себе готовлю? Где мне место-то, знаешь ли?

Борис . Успокойтесь! (Берет её за руку.) Сядьте!

Катерина . Зачем ты моей погибели хочешь?

Борис . Как же я могу хотеть вашей погибели, когда люблю вас больше всего на свете, больше самого себя!

Катерина . Нет, нет! Ты меня загубил!

Борис . Разве я злодей какой?

Катерина (качая головой) . Загубил, загубил, загубил!

Борис . Сохрани меня бог! Пусть лучше я сам погибну!

Катерина . Ну, как же ты не загубил меня, коли я, бросивши дом, ночью иду к тебе.

Борис . Ваша воля была на то.

Катерина . Нет у меня воли. Кабы была у меня своя воля, не пошла бы я к тебе. (Поднимает глаза и смотрит на Бориса.)

Небольшое молчание.

Твоя теперь воля надо мной, разве ты не видишь! (Кидается к нему на шею.)

Борис (обнимает Катерину) . Жизнь моя!

Катерина . Знаешь что? Теперь мне умереть вдруг захотелось!

Борис . Зачем умирать, коли нам жить так хорошо?

Катерина . Нет, мне не жить! Уж я знаю, что не жить.

Борис . Не говори, пожалуйста, таких слов, не печаль меня…

Катерина . Да, тебе хорошо, ты вольный казак, а я!..

Борис . Никто и не узнает про нашу любовь. Неужели же я тебя не пожалею!

Катерина . Э! Что меня жалеть, никто не виноват, - сама на то пошла. Не жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю! (Обнимает Бориса.) Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда? Говорят, даже легче бывает, когда за какой-нибудь грех здесь, на земле, натерпишься.

Борис . Ну, что об этом думать, благо нам теперь-то хорошо!

Катерина . И то! Надуматься-то да наплакаться-то еще успею на досуге.

Борис . А я было испугался; я думал, ты меня прогонишь.

Катерина (улыбаясь) . Прогнать! Где уж! С нашим ли сердцем! Кабы ты не пришел, так я, кажется, сама бы к тебе пришла.

Борис . Я и не знал, что ты меня любишь.

Катерина . Давно люблю. Словно на грех ты к нам приехал. Как увидела тебя, так уж не своя стала. С первого же раза, кажется, кабы ты поманил меня, я бы и пошла за тобой; иди ты хоть на край света, я бы все шла за тобой и не оглянулась бы.

Борис . Надолго ли муж-то уехал?

Катерина . На две недели.

Борис . О, так мы погуляем! Время-то довольно.

Катерина . Погуляем. А там… (задумывается) как запрут на замок, вот смерть! А не запрут на замок, так уж найду случай повидаться с тобой!

Входят Кудряш и Варвара.

Явление четвертое

Те же, Кудряш и Варвара.

Варвара . Ну что, сладили?

Катерина прячет лицо у Бориса на груди.

Борис . Сладили.

Варвара . Пошли бы, погуляли, а мы подождем. Когда нужно будет, Ваня крикнет.

Борис и Катерина уходят. Кудряш и Варвара садятся на камень.

Кудряш . А это вы важную штуку придумали, в садовую калитку лазить. Оно для нашего брата оченно способна.

Варвара . Все я.

Кудряш . Уж тебя взять на это. А мать-то не хватится?

Варвара . Э! Куда ей! Ей и в лоб-то не влетит.

Кудряш . А ну, на грех?

Варвара . У нее первый сон крепок; вот к утру, так просыпается.

Кудряш . Да ведь как знать! Вдруг ее нелегкая поднимет.

Варвара . Ну так что ж! У нас калитка-то, которая со двора, изнутри заперта, из саду; постучит, постучит, да так и пойдет. А поутру мы скажем, что крепко спали, не слыхали. Да и Глаша стережет; чуть что, она сейчас голос подаст. Без опаски нельзя! Как же можно! Того гляди, в беду попадешь.

Кудряш берет несколько аккордов на гитаре. Варвара прилегает к плечу Кудряша, который, не обращая внимания, тихо играет.

Варвара (зевая) . Как бы то узнать, который час?

Кудряш . Первый.

Варвара . Почем ты знаешь?

Кудряш . Сторож в доску бил.

Варвара (зевая) . Пора. Покричи-ка. Завтра мы пораньше выйдем, так побольше погуляем.

Кудряш (свищет и громко запевает) .

Все домой, все домой,
А я домой не хочу.

Борис (за сценой) . Слышу!

Варвара (встает) . Ну, прощай. (Зевает, потом целует холодно, как давно знакового.) Завтра, смотрите, приходите пораньше! (Смотрит в ту сторону, куда пошли Борис и Катерина.) Будет вам прощаться-то, не навек расстаетесь, завтра увидитесь. (Зевает и потягивается.)

Вбегает Катерина, а за ней Борис.

Явление пятое

Кудряш, Варвара, Борис и Катерина.

Катерина (Варваре) . Ну, пойдем, пойдем! (Всходят по тропинке. Катерина оборачивается.) Прощай. Борис. До завтра!

июня 10 2012

Определяя сущность трагического характера, Белинский сказал: “Что такое коллизия? - безусловное требование судьбою жертвы себе. Победи герой трагедии естественное влечение сердца…- прости , простите радости и обаяния жизни!.. Последуй герой трагедии естественному влечению своего сердца - он преступник в собственных глазах, он жертва собственной совести…” В душе сталкиваются друг с другом два этих равновеликих и равнозаконных побуждения. В кабановском царстве, где вянет и иссыхает все живое, Катерину одолевает тоска по утраченной гармонии. Ее любовь сродни желанию поднять руки и полететь. От нее героине нужно слишком много. Любовь к Борису, конечно, ее тоску не утолит. Не потому ли Островский усиливает контраст между высоким любовным полетом Катерины и бескрылым увлечением Бориса? Судьба сводит друг с другом людей, несоизмеримых по глубине и нравственной чуткости. Борис живет одним днем и едва ли способен всерьез задумываться о нравственных последствиях своих поступков. Ему сейчас (*65) весело - и этого достаточно: “Надолго ль муж-то уехал?.. О, так мы погуляем! Время-то довольно… Никто и не узнает про нашу любовь…” - “Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю!.. Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда?” Какой контраст! Какая полнота свободной любви в противоположность робкому Борису! Душевная дряблость и нравственная щедрость героини наиболее очевидны в сцене их последнего свидания. Тщетны надежды Катерины: “Еще кабы с ним жить, может быть, радость бы какую-нибудь я и видела”. “Кабы”, “может быть”, “какую-нибудь”… Слабое утешение! Но и тут она находит силы думать не о себе. Это просит у любимого прощения за причиненные ему тревоги.

Борису же и в голову такое прийти не может. Где уж там спасти, даже пожалеть Катерину он толком не сумеет: “Кто ж это знал, что нам за любовь нашу так мучиться с тобой! Лучше б бежать мне тогда!” Но разве не напоминала Борису о расплате за любовь к замужней женщине народная , исполняемая Кудряшом, разве не предупреждал его об этом же Кудряш: “Эх, Борис Григорьич, бросить надоть!.. Ведь это, значит, вы ее совсем загубить хотите…” А сама Катерина во время поэтических ночей на Волге разве не об этом Борису говорила? Увы, герой ничего этого просто не услышал, и глухота его весьма примечательна. Дело в том, что душевная просвещенного Бориса совершенно лишена нравственного “приданого”. Калинов для него - трущоба, здесь он чужой . У него не хватает смелости и терпения даже выслушать последние признания Катерины. “Не застали б нас здесь!” - “Время мне, Катя!..” Нет, такая “любовь” не может послужить Катерине исходом. Добролюбов проникновенно увидел в конфликте “Грозы” эпохальный смысл, а в характере Катерины - “новую фазу нашей народной жизни”. Но, идеализируя в духе популярных тогда идей женской эмансипации свободную любовь, он обеднил нравственную глубину характера Катерины. Колебания героини, полюбившей Бориса, горение ее совести Добролюбов счел “невежеством бедной женщины, не получившей теоретического образования”. Долг, верность, совестливость со свойственным революционной демократии максимализмом были объявлены “предрассудками”, “искусственными комбинациями”, “условными наставлениями старой морали”, “старой ветошью”. Получалось, что Добролюбов смотрел на любовь Катерины так же не по-русски легко, как и Борис. (*66) Возникает вопрос, чем же отличается тогда Катерина от таких героинь Островского, как, например, Липочка из “Своих людей…”: “Мне мужа надобно!.. Слышите, найдите мне жениха, беспременно найдите!.. Вперед вам говорю, беспременно сыщите, а то для вас же будет хуже: нарочно, вам назло, по секрету заведу обожателя, с гусаром убегу, да и обвенчаемся потихоньку”. Вот уж для кого “условные наставления морали” действительно не имеют никакого нравственного авторитета. Эта девушка грозы не испугается, сама геенна огненная таким “протестанткам” нипочем! Объясняя причины всенародного покаяния героини, не будем повторять вслед за Добролюбовым слова о “суеверии”, “невежестве”, “религиозных предрассудках”. Не увидим в “страхе” Катерины трусость и боязнь внешнего наказания. Ведь такой взгляд превращает героиню в жертву темного царства Кабаних. Подлинный источник покаяния героини в другом: в ее чуткой совестливости. “Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми.

Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вдруг явлюсь перед Богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно”. “У меня уж очень сердце болит”,- говорит Катерина в минуту признания. “В ком есть страх, в том есть и Бог”,- вторит ей народная мудрость. “Страх” искони понимался русским народом по-толстовски, как обостренное нравственное самосознание, как “Царство Божие внутри нас”. В “Толковом словаре” В. И. Даля “страх” толкуется как “сознание нравственной ответственности”. Такое определение соответствует душевному состоянию героини. В отличие от Кабанихи, Феклуши и других героев “Грозы”, “страх” Катерины - внутренний голос ее совести. Грозу Катерина воспринимает как избранница: совершающееся в ее душе сродни тому, что творится в грозовых небесах. Тут не рабство, тут равенство. Катерина равно героична как в страстном и безоглядном любовном увлечении, так и в глубоко совестливом всенародном покаянии. “Какая совесть!.. Какая могучая славянская совесть!.. Какая нравственная сила… Какие огромные, возвышенные стремления, полные могущества и красоты”,- писал о Катерине - Стрепетовой в сцене покаяния В. М. Дорошевич. А С. В. Максимов рассказывал, как ему довелось сидеть рядом с Островским во время первого представления “Грозы” с Никулиной-Косицкой в роли Катерины. Островский смотрел драму (*67) молча, углубленный в себя. Но в той “патетической сцене, когда Катерина, терзаемая угрызениями совести, бросается в ноги мужу и свекрови, каясь в своем грехе, Островский весь бледный шептал: “Это не я, не я: это - Бог!” Островский, очевидно, сам не верил, что он смог написать такую потрясающую сцену”. Пора и нам по достоинству оценить не только любовный, но и покаянный порыв Катерины. Пройдя через грозовые испытания, нравственно очищается и покидает этот греховный мир с сознанием своей правоты: “Кто любит, тот будет молиться”. “Смерть по грехам страшна”,- говорят в народе. И если Катерина смерти не боится, то грехи искуплены. Ее уход возвращает нас к началу трагедии. Смерть освящается той же полнокровной и жизнелюбивой религиозностью, которая с детских лет вошла в душу героини. “Под деревцом могилушка… Солнышко ее греет… птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут…” Не напоминает ли такой финал известную народную песню на стихи Некрасова (”Похороны”):

Будут песни к нему хороводные

Из села по заре долетать,

Будут нивы ему хлебородные

Безгреховные сны навевать…

В храм превращается вся природа. Отпевают охотника в поле под солнцем “пуще ярого воску свечи”, под птичий гомон пуще церковного пения, среди колыхающейся ржи и пестреющих цветов. Катерина умирает столь же удивительно. Ее смерть - это последняя вспышка одухотворенной любви к Божьему миру: к деревьям, птицам, цветам и травам. Монолог о могилушке - проснувшиеся метафоры, народная мифология с ее верой в бессмертие. Человек, умирая, превращается в дерево, растущее на могиле, или в птицу, вьющую гнездо в его ветвях, или в цветок, дарящий улыбку прохожим,- таковы постоянные мотивы народных песен о смерти. Уходя, Катерина сохраняет все признаки, которые, согласно народному поверью, отличали святого: она и мертвая, как живая. “А точно, ребяты, как живая! Только на виске маленькая ранка, и одна только, как есть одна, капелька крови”.

Нужна шпаргалка? Тогда сохрани - » Катерина как трагический характер . Литературные сочинения!

Известный критик Аполлон Григорьев считал, что главный художественный недостаток "Грозы" - "это безличность Бориса... Во что тут было влюбиться? - невольно спрашивал себя каждый, но, вероятно, никто из добросовестно мыслящих людей не сомневался в том, что Катерина должна была, по роковой необходимости своей обстановки, влюбиться в кого-нибудь".

Да, было в любви Катерины что-то от роковой необходимости, но влюбиться она должна была не в кого-нибудь, а именно в Бориса. Немало в Калинове было молодых парней - да хоть того же Кудряша можно вспомнить или его товарища Шапкина. И все-таки мы понимаем, что Катерине как героине трагического плана нужен был другой избранник, не похожий ни на кого из калиновцев и - по инстинктивному ее прозрению - чем-то похожий на нее. Чем? Да той же странностью, необычностью, тем одиночеством, даже неприкаянностью, что могло не броситься в глаза Катерине.

В городе Борис всем чужой, и Островский подчеркивает это с самого начала в авторском предуведомлении: "Все лица, кроме Бориса, одеты по-русски". Он один ходит в непривычном для Калинова европейском костюме. Нравы, обычаи провинциального городка ему совершенно не знакомы: что-то его пугает, но что-то кажется поэтическим и прекрасным. Он восторгается красотой ночи, радостью любовных свиданий. "Это так ново для меня, так хорошо, так весело!"

Но обратили ли вы внимание, что во время первого свидания с Катериной Борис, несмотря на самые клятвенные уверения ("я люблю вас больше всего на свете, больше самого себя!"), думает прежде всего об удовольствиях, которые сулят ему встречи с молодой и красивой женщиной? Он не хочет вначале даже думать о том, к чему могут привести эти свидания, чем грозят они той, которую он, по его же словам, так пламенно любит.

"...Не печаль меня, - обращается он к Катерине, которая говорит ему о своих трагических предчувствиях. - ...Ну, что об этом думать, благо нам теперь-то хорошо!" А узнав, что Тихон уехал на две недели, Борис с нескрываемым удовлетворением восклицает: "О, так мы погуляем! Время-то довольно".

Так еще раз возникает в пьесе тема времени. За пределы двух недель Борис просто не желает заглядывать. Для него и этого времени вполне довольно. А ведь в этом небольшом временном промежутке (на самом деле Тихон вернулся даже раньше) решилась судьба и Катерины, и его самого. Но понял это он (как и Тихон) лишь тогда, когда Катерину потерял.

Не кажется ли вам странным, что Тихон, уже переживший мучительный внутренний кризис, видит в Борисе не только врага (что вполне объяснимо), ио и глубоко страдающего человека, даже испытывает до определенной степени сочувствие и жалость к нему? Вспомните или же перечитайте начало пятого действия, разговор Тихона с Кулигиным. Сцена эта много дает для понимания молодого Кабанова, его нового образа мыслей. Но она же заставляет по-другому взглянуть и на Бориса, о котором Кулигин с участием спрашивает: "Ну, что же он, сударь?" Тихон отвечает: "Мечется тоже; плачет. Накинулись мы давеча на него с дядей, уж ругали, ругали - молчит. Точно дикий какой сделался. Со мной, говорит, что хотите делайте, только ее не мучьте! И он к ней тоже жалость имеет". Справедливый Кулигин делает вывод: "Хороший он человек, сударь".

Надо быть всегда внимательным к тексту. Почему при характеристике Бориса мы часто старательно обходим этот разговор? Потому, что он не соответствует устоявшейся точке зрения? А между тем сцены из пятого действия свидетельствуют о том, что Борис тоже изменился - и изменился в лучшую сторону. Теперь-то он уже не о себе думает, а о Катерине, не о своих удовольствиях, а о ее судьбе. Ему самому можно бы и не поверить, но об этом говорит Тихон, объективность которого сомнений не вызывает.

Первое и последнее свидания Бориса и Катерины очень различны. Обратите, в частности, внимание на тональность речей Бориса. Теперь его слова проникнуты грустью и болью: "Ну, вот и поплакали вместе, привел Бог". И реплику его: "Не застали б нас здесь", - которую часто цитируют в укор Борису, необходимо рассматривать в общем контексте разговора. Он же не о себе, а о ней беспокоится. И в минуту острейшего душевного волнения прорываются у него такие народные, почти деревенские слова: "Измучусь я дорогой-то, думавши о тебе".

Не такой уж безличный Борис, как казалось некогда А. Григорьеву. В конце пьесы в нем становятся заметны проблески искреннего чувства, способность к глубоким переживаниям. В этом он до некоторой степени схож с Тихоном, хотя, как нам кажется, Тихон все же в большей степени проявляет в сложнейшей психологической ситуации душевный такт, благородство и человечность.

И все же не быть Борису "вольной птицей", как он сам себя называет. Увы, сидит он в тесной клетке, откуда ему никогда не вырваться. Судя по всему, не вырваться и Тихону. В пьесе это удалось только Катерине - но ценой жизни.