Революция, глухота, незаконная любовь, отшельничество: в каких обстоятельствах Гойя создал необычный цикл картин на стенах собственного дома

Передвижная фотостудия Жана Лорана. 1872 год Фотограф Лоран сделал первые снимки фресок Дома глухого. Archivo Ruiz Vernacci

В мае 1814 года Фердинанд VII, несколько лет находившийся в изгнании, триум-фально вернулся в Испанию. Он отменил Конституцию 1812 года, распу-стил кортесы и восстановил власть испанских Бурбонов. Многие либерально настроенные депутаты и интеллектуалы были арестованы, многие повешены или расстреляны.

Гойя был дружен со многими «просвещенными» либералами. Хотя выдвигав-шиеся изначально подозрения в сотрудничестве Гойи с французами и прави-тельством короля Хосе I были сняты, его ненавидел Фердинанд VII, и положе-ние художника оставалось уязвимым. Гойе пришлось спрятать в Академии Сан-Фернандо многие свои картины, а самому удалиться подальше от двора.

В феврале 1819 года 72-летний художник купил за 60 тысяч реалов сельский дом и 22 акра земли в пригороде Мадрида, за мостом, ведущим в Сеговию, со стороны луга Сан-Исидро (сегодня это почти центр города), и жил отшель-ником, никого не принимая. По странному совпадению в соседнем доме жил человек, который, так же как и Гойя, был лишен слуха Гойя потерял слух после тяжелой болезни, которую перенес в 1792-1793 годах. Предположительно, это было отравление свинцом (сатурнизм), но некоторые исследователи склоняются к версии тяжелого инсульта. , поэтому местные жители называли его жилище «quinta del sordo» — «дом глухого». После смерти Гойи так стали называть и его дом, который, к сожалению, не сохранился. Сего-дня на его месте находится станция метро, которая носит имя худож-ни-ка — «Гойя».

Художник поселился там со своей «экономкой», а фактически подругой и спут-ницей жизни последних лет, Леокадией Соррильей Вейс. Они познакомились летом 1805 года на свадьбе сына Гойи и, по-видимому, сразу стали любовни-ка-ми. Их связь не прекратилась даже после того, как в 1807 году Леокадия вы-шла замуж за некоего коммерсанта немецкого происхождения, урожденного мадридца. В 1812 году муж обвинил Леокадию в неверности, они развелись, а в 1814 году у нее родилась дочь Росарио. Девочка получила фамилию Вейс, хотя многие полагают, что она была дочерью Гойи: во всяком случае, Гойя до конца своих дней относился к ней как к дочери, много занимался с ней живописью и рисунком (Росарио стала художницей, после смерти Гойи она даже была приближена ко двору и давала уроки рисунка королеве Изабелле II).

Гойя жил в Доме глухого отшельником, никого не принимал, так как боялся обвинений со стороны инквизиции не только в либеральных воззрениях, но и в аморальном поведении. Как выяснилось 50 лет спустя, там он расписы-вал стены своего дома: сначала написал несколько обширных пейзажей, а за-тем, предположительно, весной или летом 1823 года поверх старых фресок отштукатурил стены и написал на них маслом 14 или 15 картин, которые позд-нее стали называть «черной живописью» (pinturas negras) за их мрачный коло-рит и сюжеты, напоминающие ночные кошмары. Эти произведения не имели аналогов в тогдашней живописи. Некоторые из них были написаны на религи-оз-ные, другие на мифологические сюжеты, как, например, «Сатурн, пожираю-щий своего сына». Однако в массе своей это трагические порождения фантазии художника.

Франсиско Гойя. Шабаш ведьм. 1819–1823 © Museo del Prado

Франсиско Гойя. Фестиваль в Сан-Исидро. 1819–1823 © Museo del Prado

Франсиско Гойя. Асмодей, или Фантастическое видение. 1819–1823 © Museo del Prado

Франсиско Гойя. Два старика едят суп. 1819–1823 © Museo del Prado

Франсиско Гойя. Поединок на дубинах. 1819–1823 © Museo del Prado

Франсиско Гойя. Паломничество к источнику Сан-Исидро. 1819–1823 © Museo del Prado

Франсиско Гойя. Атропа. 1819–1823 © Museo del Prado

В январе 1820 года генерал Риего поднял в Кадисе вооруженное восстание, став-шее началом революции. В 1822 году Фердинанд VII признал Кадисскую конституцию. Испания вновь стала конституционной монархией, но ненадол-го: уже 23 мая 1823 года король вернулся в Мадрид вместе с французской ар-мией. Революция была подавлена, в Испании началась реакция; в ноябре генерал Риего был казнен.

Гойя сочувствовал военным, объединившимся вокруг Риего, и даже сделал ми-ниатюрный портрет его жены. Сын Гойи Хавьер в 1823 году был членом рево-люционной милиции. 19 марта 1823 года умер кардинал Луис Бурбон, младший брат короля Карла III, покровительствовавший Гойе; семья другого его покро-ви-теля и свата, коммерсанта Мартина Мигеля де Гойкоэчеа (сын Гойи Хавьер был женат на дочери Гойкоэчеа Гумерсинде), была скомпрометирована. Гойя был напуган. Леокадия уговаривала его эмигрировать, но бегство грозило кон-фискацией имущества.

«Мрачные картины»

Итак, остановимся на определённом моменте биографии Гойи - 1819 год. Художник приобретает двухэтажную усадьбу на берегу реки Мансанарес в окрестностях Мадрида. В этот же период он снова серьёзно заболевает. Художник борется с болезнью, однако глухота всё больше и больше овладевает им. Поэтому данное самим Гойей странное название поместью - «Дом Глухого» - «Кинто дель Сордо» - совсем не случайно. В последующие три года Гойя расписывает стены своего дома в технике «а секко» по вторично увлажнённой штукатурке. Доподлинно известно, что «Мрачные картины» были написаны поверху более ранних изображений, которыми Гойя воспользовался как основой.

В 1823 году Гойя уезжает в Бордо и оставляет своё имение внуку Мариано - возможно для того, чтобы уберечь имущество от возможной конфискации после восстановления в Испании Фердинандом Седьмым абсолютной монархии. На протяжении полувека росписи «Дома Глухого» были неизвестны общественности, за исключением нескольких друзей художника и специалистов. В 1874 году художник Сальвадор Мартинес кубельс по просьбе французского банкира Фредерика Эмиля д"Эрлангера начал переводить все росписи со стен на полотна. Это заняло несколько лет. Д"Эрлангер хотел продать картины на Всемирной выставке в Париже, однако этому не суждено было свершиться, и в 1881 году он передал картины в музей Прадо в Мадриде, где они и находятся по сей день.

Сам Гойя не давал названия своим «Мрачным картинам». Это было сделано его другом - художником Антонио Бругадой, который после смерти Гойи в 1828 году каталагизировал весь цикл. В итоге картины получили следующие названия:

Первый этаж дома.

- «Фестиваль в Сан-Исидро»

- «Шабаш ведьм»

- «Юдифь и Олоферн»

- «Сатурн, пожирающий своих детей»

- «Донья Леокадия Зорилла»

- «Старик и монах» или «Два старика».

Второй этаж дома.

- «Фантастические видения» или «Асмодей»

- «Паломничество к источнику Сан-Исидро»

- «Атропос» или «Судьба»

- «Поединок на дубинах»

- «Смеющиеся женщины»

- «Читающие мужчины»

- «Собака»

-«Два старика, кушающие суп»

Расположение картин в доме известно благодаря фотографиям, сделанным фотографом Жаном Лораном в 1874 году. Благодаря этим фотографиям известно, что картины также были обрамлены лепкой, как и окна и двери в доме. Кроме того, можно заметить разницу в состоянии картин до переноса их на холсты, увидеть недостающие фрагменты.

Фактической же информации о самом процессе росписей стен нет. В связи с этим даже возникали слухи, что картины написаны не Гойей - существовала теория, что они написаны Хавьером, его сыном, уже после того как Гойя уехал в Бордо. Однако искусствоведы отвергают эту теорию - техника, в которой выполнены фрески и их стиль даёт подтверждение авторству художника.

Неизвестно, что именно побудило Гойю расписывать стены своего дома именно этими сюжетами. Но известно то, что картины создавались в не самый лучший период жизни художника. Было нестабильным его физическое состояние, было нестабильным и состояние жизни Испании вообще. В стране шла гражданская война, которая закончилась восстановлением абсолютной монархии. Три года этой войны как раз приходятся на период написания «Мрачных полотен». В картинах легко проследить аналогию с ситуациями в социальной, политической и религиозной сферами страны того времени. Проанализируем некоторые из работ.

«Сатурн, пожирающий своих детей» - действительно жуткое произведение, при взгляде на которое у человека пробуждается есть не страх, то в любом случае неприязнь и тревожность. Древнее божество - Сатурн - изображён на фоне угольно-чёрной тьмы, его фигура изломана и будто бы бьётся в конвульсиях, руки, похожие на сплетения ветвей деревьев, держат тело ребёнка, которому Сатурн откусывает голову. Красным тревожным цветом на полотне выделяется кровь. Можно говорить о том, что Гойя писал это в подавленном состоянии, и, возможно, с мыслью о войне в Испании - можно сравнить Сатурна со страной, которая уничтожает своих собственных детей.

В картине «Юдифь и Олоферн» царит энергия земного деяния, схваченного в его мгновенности. Только что спрыгнувшая с ложа Олоферна (чуть видного справа),не прибрав еще своей растрепанной, смятой любовными ласками одежды, героиня взметнула меч над головой заснувшего ассирийского военачальника и сейчас отрубит ее(здесь возникает первое зрительно-смысловое соответствие ее и Сатурна- тот начал пожирать свою жертву с головы). Падающее вперед движение Юдифи, ее резко высветленное лицо, плечо, рука с мечом -все это также выпирает из пространственного поля росписи, как колени, руки и голова Сатурна.

«Паломничество к Сан-Исидро» перекликается с более ранней работой Гойи, написанной в 1788 году - «Народное гулянье в день святого Исидора». Обе работы изображают один из любимейших праздников жителей Мадрида. Каждый год 15 мая они отправлялись на берег реки Мансанарес, чтобы устраивать там пикники, танцевать и пить целебную воду из источника, который, по преданию, нашел святой Исидор. И, если в 1788 эту сцену живописец представил как красочный и жизнерадостный национальный праздник, полный беззаботного веселья, то в позднем варианте из «Дома Глухого» господствуют тона черного и царит тревожное ощущение надвигающейся неотвратимой беды. По сухой неровной земле бредет толпа людей, тесно прижавшихся друг к другу. Их лица искажены страшными гримасами, выражают страх, боль, ужас, ехидство и звериную злобу.

Такие же мотивы появляются и в «Шабаше ведьм». Композиционный центр картины - тоже безликая, безобразная толпа, сосредоточенная вокруг фигуры козла в монашеской рясе, внимающая каждому слову посланника сатаны. Лица людей - безобразные гримасы, которые на лица людей даже не похожи - Гойя словно хотел подчеркнуть, как человек легко может утратить свой человеческий облик.

В «Поединке на дубинах» так же можно найти отклик на военные события, происходящие рядом с художником - два человека, которые так похожи друг на друга, пытаются покалечить друг друга тяжёлыми булавами в жестоком слепом поединке. Не видно, как их ноги стоят на земле - они будто бы парят в пространстве, также, как персонажи картин «Атропос, или Судьбы» и «Асмодей».

Эти картины полны мистики, на них словно изображён совсем другой, нереальный мир, невозможно даже сказать, кто персонажи картин - люди или какие-то фантастические существа. Сюжет картины «Атропос» - интерпретация образов древнегреческих богинь судьбы - Мойр или судьбы как таковой у Гомера , Гесиода , Вергилия и других античных авторов. Мойры возглавлялись Атропой, безжалостной богиней, которая своими ножницами отрезала нить жизни. Её соратницами были Клото и Лахесис, однако на полотне есть ещё четвёртая фигура, напоминающая мужчину, у которого связаны руки - возможно потому что он бессилен перед богинями, определяющими его судьбу.

«Собака» написана в более светлых тонах, нежели другие «Мрачные полотна», однако всё равно несёт в себе грусть и безысходность - на картине изображена голова собаки, которая тонет или в волнах моря, или в грудах песка - точный сюжет картины необъясним, она, возможно, вообще не была окончена, можно только строить догадки. Морда собаки устремлена вверх, печальные глаза смотрят куда-то вперёд, словно ищут спасения. На фотографии Лорана, сделанной в 1874 году, на картине можно видеть очертания, напоминающие утёс и фигуры птиц, на которые, возможно, и смотрит собака.

Гамма всех четырнадцати полотен - это чёрные, коричневые, песочные, тёмные оттенки, на картинах практически нет ярких, сочных цветов, разве что в «Поединке» выделяется кусок голубого небосвода, а в «Сатурне» ярко-красная кровь. Благодаря таким тонам эмоции, которые несут в себе сами сюжеты картин, усиливаются во много раз. Неслучайно эти полотна названы «Мрачными».

Но нужно сказать, что все названия и интерпретации картин - результат деятельности других людей, других поколений. Нам не дано узнать, что на самом деле было внутри у художника, когда он расписывал стены своего дома, с какой целью он это делал, кому он хотел оставить эти картины и что ими сказать. Можно лишь проводить аналогии с известными биографическими фактами о Гойе, с событиями, происходящими в 1820-х годах в Испании. Эти события не могли не отразится в творчестве Гойи, внимательного и чуткого, беспокоящегося о переменах в жизни своей страны, замечающего людские пороки и слабости, и изобличающего их, как он делал это в серии «Капричос».

Несомненно лишь то, что Росписи «Дома Глухого» - это уникальное наследие испанского и мирового искусства, картины действительно необычные и выдающиеся для того периода времени, когда они были написаны. В них мы видим «настоящего» Гойю - ведь художник писал их на стенах своего дома, а не для того, чтобы выставить на суд общественности или продать - а значит, он мог совершенно точно передать свои мысли и состояния на эти полотна.

Привыкли получать от произведений искусства эстетическое наслаждение и удовольствие? Но мир живописи может вас не только удивить, но и напугать. На протяжении веков великие художники создавали выдающиеся полотна, от которых у зрителей волосы вставали дыбом.

Вы не испытываете неприятное волнение при виде «Крика» ? Или есть другая нарисованная «страшилка», которая впечаталась в вашу память? Artifex подобрал для вас 10 картин, которые точно не стоит разглядывать перед сном.

10. Караваджо, «Юдифь и Олоферн», 1599

Открывает топ реалистичное полотно итальянского мастера по мотивам ветхозаветной «Книги Юдифи». Легенда о девушке, которая ради своего народа пошла в стан врага, завоевала доверие полководца Олоферна и ночью отрубила ему голову, долгое время волновала художников по всей Европе. Обычно ее изображали с отрубленной головой в руке посреди лагеря врагов, но Караваджо решил отразить сам момент убийства. Благодаря такому решению, художник передал не только атмосферу кровопролития, но и эмоции убийцы и жертвы.

9. Бугро, «Данте и Вергилий в аду», 1850

Французский художник XIX века Адольф Вильям Бугро очень любил поэму Данте «Божественная комедия». Художник изобразил сцену из XXX песни той части поэмы, которая называется «Ад». На восьмом кругу преисподней главные герои наблюдают, как две проклятые души измываются над обманщиком. Бугро долго работал над цветовой палитрой картины и изучал эстетические границы человека. Картина, по замыслу художника, должна была передать страх и ужас от происходящего в подземном мире. На Салоне 1850 года эта работа вызвала отвращение у публики.

Знаменитый триптих до сих пор таит в себе множество загадок для исследователей. Ни одно из толкований работы, существующее сегодня, не признано исчерпывающим. Триптих показал всю полноту фантазии и мастерства художника. Он посвящен греху сладострастия, и все три части отображают главную идею Босха в мельчайших деталях. На внешних створках триптиха изображена безмятежная картина мироздания, но, открыв их, погружаешься в атмосферу безумного хаоса.

7. Мунк, «Смерть Марата», 1907

Не спутайте эту картину с одноименной величественной работой , ставшей своеобразным символом Французской революции. Эдвард Мунк писал свое полотно спустя 114 лет после Давида, и основное внимание уделил не фигуре революционного публициста, а моменту его убийства. В своей неподражаемой манере автор «Крика» изображает обнаженную Шарлотту Корде спустя мгновение после того, как она жестоко зарезала Марата. Нагнетающие мазки и обилие крови дополняют пугающий эффект от картины.

6. Блейк «Великий красный дракон и морское чудовище», 1806-1809

Заслуженно считается одним из самых таинственных английских художников и гравёров. Этого живописца с детства мучили призраки и видения, позже он изобразил их в своих произведениях. Серию картин Блейк посвятил Красному дракону из «Откровения Иоанна Богослова». На этой картине дракон олицетворяет Сатану, возвышающегося над еще одним демоном - морским чудищем. Эпичность и детальная проработка монстров не только пугают, но и вызывают восхищение.

5. Бэкон, «Исследование портрета Иннокентия Х Веласкеса», 1953

Работа является переосмыслением «Портрета Папы Иннокентия X» . Классик английского экспрессионизма написал около 40 подобных полотен, вошедших в серию «Кричащие папы». Художник изменил цвет одежды папы с красного на фиолетовый и написал все полотно в темных тонах. Благодаря технике мастера, работа не вызывает ассоциаций с исходным портретом Веласкеса, но зато производит пугающее и гнетущее впечатление.

4. Дали, «Лицо войны», 1940

Эта картина знаменитого испанского художника способна вызвать приступ паники у зрителя. Сальвадор Дали играет не только с символами, но и с передачей настроения. Конструкция из головы, окутанной змеями, все уменьшающиеся черепа в глазницах того, что когда-то было человеком, символизирует бесконечный цикл смертей. В правом нижнем углу художник «оставил» отпечаток свой руки. А типичная для творчества Дали пустыня и желтые тона придают этой картине оттенок параноидального сумасшествия.

3. Гойя, «Сатурн, пожирающий своего сына», 1819-1823

Некоторые гравюры могут напугать даже взрослого человека. Среди них интерпретация сюжета из древнегреческой мифологии, где титан Кронос пожирает своих детей в страхе быть свергнутым одним из них, кажется самой жуткой. Гойя изобразил безумие на лице и без того безобразного монстра, что еще больше сгущает атмосферу ужаса происходящего. Эта работа «украшала» стену в его «Доме Глухого», но вряд ли кому-нибудь еще захотелось бы пройти мимо такой картины в своем доме ночью.

2. Карри, Gallowgate Lard, 1995

Художник Кен Карри родился в Англии в 1960 году. На его мрачных полотнах отражаются процессы, происходящие в современном мире. Картины Карри воздействуют на психику зрителя, создают у него чувство безысходности и страха, но в то же время подталкивают к размышлениям. Жуткий автопортрет художника представляет собой плод его раздумий над метафизическими вопросами, связанными с разложением современного общества и сознания человека.

1. Рапп, «Проигрыш разума перед материей», 1973

Даже мельком взглянув на картину австрийского художника Отто Раппа, хочется сразу же отвести взгляд. Разлагающаяся человеческая голова на птичьей клетке, нетронутый язык внутри нее – такой «натюрморт» напрягает не только психику зрителей, но и вызывает чисто физиологический дискомфорт. Можно гадать, какой смысл художник вложил в работу, но совершенно очевидно ― это по-настоящему пугающая картина! И если кому-то подобный сюжет приснится ночью, то «благодарить» за кошмар нужно мастерскую технику Раппа.

Вот он, - прошептал Хуан, показывая пальцем на черную громаду дома, - смотри, там, на крыльце. Видишь?
Пабло увидел. Грузная фигура в тяжелом бархатном кафтане возникла на пороге. Острые темные глаза рыскали по сторонам, пухловатые губы беззвучно шевелились. Порыв ветра растрепал седую шевелюру хозяина дома - тот набрал в грудь воздуха и громко каркнул:
- Леокадия! Леокадия!
Через мгновение на пороге возникла вторая фигура, не меньше первой и чем-то неуловимо напоминающая хозяина. Но по длинному платью, грязному чепцу и обвислым грудям, скрытым темно-серой хламидой рубахи, Пабло определил, что перед ним - женщина. Вот, значит, какая она, Леокадия, то ли служанка, то ли подмастерье колдуна! Он именно так себе и представлял эту парочку: страшные, мерзкие исчадия ада.
Леокадия коснулась плеча хозяина, он резко обернулся и гаркнул ей в лицо:
- Где моя шляпа? Меня ждет сеньор Рауль - а я не могу явиться к нему в таком виде! Где моя шляпа, чертовка?
В руках у Леокадии возникла шляпа: черное потрепанное чудовище с высокой тульей и мятыми полями. Хозяин одним резким движением нахлобучил ее себе на голову, Леокадия протянула ему трость с бронзовым круглым набалдашником, и колдун широкими шагами двинулся прочь от дома, к калитке и зарослям боярышника, где прятались Пабло и Хуан.
- Он нас не заметит? - осторожно спросил Пабло.
- Не высовывайся, тогда и не заметит, - фыркнул Хуан. - Он глух как пень, но глаза у него острые. Леокадия - его уши, но она уже ушла, так что можешь говорить громко, главное - не шевелись. Вот если он нас увидит - мало не покажется! Помнишь мельника Хулио? Он его встретил однажды ночью на дороге. Хулио, как всегда, нажрался мадеры, и обругал колдуна почем зря. Так тот в отместку взял и превратил Хулио в осла. Ненадолго. Но Хулио с лихвой хватило.
- Ты-то откуда знаешь? - недоверчиво спросил Пабло.
- Так сам Хулио моему папашке об этом рассказывал! Бац, говорит, и стою я посреди дороги на четырех ногах, чую, что кроме ослиного рева ни бельмеса из себя выдавить не могу, и еще чую - хвост у меня растет... А этот, колдун, подошел, посмотрел в глаза, да и говорит: "Ну что, мельник, не будешь сквернословить?". А я и сказать-то ничего не могу, только башкой замотал, нет, мол, не буду, пощади, не губи. А он засмеялся в ответ, хлопнул меня тростью своей по спине, я в грязь рухнул, а он дальше пошел. Ну и смотрю, нет у меня хвоста, и руки-ноги на месте. Вот как Хулио говорил, ей-Богу, не вру!
Тем временем колдун уже поравнялся с кустами, и Пабло замер, боясь пошевелиться. Он слышал тяжелую поступь в полушаге от себя, чувствовал запах: от колдуна приятно пахло какими-то маслами, но к ним примешивался еле уловимый чесночный дух бараньей похлебки. Видать, колдун был не дурак пожрать.
- Старый пень! - неожиданно громко воскликнул Хуан. - Старый глухой пень! Деревяшка! Чурбан!
Пабло замер. А ну как все байки про глухоту колдуна - именно байки, и он прекрасно все слышит?! Превратит их с Хуаном в червяков - и поминай как звали! Но колдун не замедлил шага, подошел к калитке, открыл ее, вышел на дорогу, захлопнул калитку - и так же быстро и грузно потопал к Севильскому мосту.
Хуан расхохотался и хлопнул Пабло по плечу:
- Видел бы ты свою рожу! Только что штаны не обмочил! Я же говорю - глухой он, глу-хой! Ни бельмеса не слышит.
- А как же он тогда разговаривает? - удивился Пабло. - Сам же видел, как он со своей Леокадией говорил...
- Он умеет читать по губам, - пояснил Хуан. - Все понимает, ему только видеть тебя надо. А не видит - говори, что хочешь. Хоть костери почем зря, вот как я сейчас - ничего не сделает!
- Если он колдун - что ж себе слух-то не вернул? - прищурился Пабло. - Может, он и не колдун вовсе, а так, прикидывается?
- Колдун, колдун, точно тебе говорю! - закивал Хуан. - Просто он черту душу запродал за колдовской талант, а черт - он похитрее колдуна любого будет! Помимо души взял да и слух у него отнял. Навсегда, никаким колдовством не вернуть, на то и черт. Все, пошли к дому, будем смотреть!
Они вылезли из кустов, отряхиваясь от трухи и листьев, застрявших в волосах, и осторожно, воровато озираясь, пошли по тропинке, ведущей к крыльцу.
- Там правая ставня еле-еле держится, - быстро шептал Хуан, - ты меня подсаживаешь, я влезаю на подоконник и втягиваю тебя. И помни - если появится Леокадия, надо бросить ей соль в глаза и сказать: "Пресвятая Дева, обереги и прости, в черную кошку чертовку преврати!". И увидишь, как ведьма сразу же станет кошкой! А кошки чего бояться - убежать успеем! Ты соль взял?
Пабло нащупал в кармане узелок и кивнул - взял, мол. Хуан улыбнулся и зашагал еще быстрее. Ему казалось, что не они приближаются к дому, а дом надвигается на них: он застилает небо, загораживает солнце, заполняет собою все вокруг. Зловещими глазами смотрят черные повалы чердачных окон, скалится щербатым ртом полуразвалившийся балкончик на втором этаже, скрипит полуоторванная ставня - и изнутри доносится утробное рокотание, словно урчит в животе у сытого, но злобного зверя.
"Подходите," - шепчет дом, - "ближе, ближе... Я сыт, но я сожру вас... Целиком... Обглодаю косточки... Проглочу... Навсегда... Подходите... Блииииииижееее...".
Хуан уже подтягивался на подоконнике, юркий, как ящерица, он протянул Пабло руку и одним быстрым сильным движением вздернул его наверх, к себе. Мальчишки переглянулись и, не сговаривясь, одновременно прыгнули.
Внутрь дома.
Пабло огляделся: они стояли в длинном коридоре - справа была видна лестница, которая вела, по-видимому, на второй этаж, слева виднелся холл с парадной дверью. Мебели практически не было: несколько кресел, затянутых пыльными серыми чехлами, небольшой комод напротив окна и круглый столик с лежащими на нем нераспечатанными письмами у самого входа. И запах: странный, чуть сладковатый, еле уловимый запах масла - кажется, он был повсюду. Коридор и холл были темны: лишь несколько парных светильников чуть трепетали свечками...
- Гляди! - вдруг прошептал Хуан и ткнул пальцем куда-то вверх. Пабло поднял взгляд - и его дыхание остановилось.
Над ними нависала процессия из множества людей. Гигантская картина, длинной почти во весь коридор, казалось, парила в темноте: темные краски были плохо различимы, но Пабло запомнил ее всю, до мельчайших деталей. На картине была изображена толпа людей, двигавшихся прямо на Пабло: искаженные лица, застывшие в вечном крике рты, скрюченные пальцы - и лица, донельзя знакомые, но изуродованные неизвестным ужасом лица. Вот донна Марта, старая карга, шамкает беззубым ртом и косится в сторону деда Акосто (поговаривали, что в молодости он увивался за юной Мартой). Вот мясник Хосе облизывает сальный палец, вот Энрике-булочник в своих вечно стоптанных башмаках и фартуке, обсыпанном мукой... А впереди - гляди-ка! - это же он, Педро-весельчак, с вечной гитарой наперевес, только вот поет Педро не веселую песенку о прелестной Росите, а какую-то ужасную тягучую канцону, и рот его перекошен, и ужас в широко распахнутых глазах...
Пабло отшатнулся от страшной картины, и они с Хуаном юркнули в преддверный холл - но тут же снова замерли, изумленные и испуганные одновременно.
По обе стороны дверей висели еще две картины. На правой была изображена статная, властная женщина с гордо поднятой головой, черное платье плотно облегало фигуру, левая нога кокетливо выдвинута вперед. Но лицо женщины показалось Пабло неуловимо знакомым - он пригляделся и узнал в изображенной на картине женщине Леокадию, только лет ей здесь было гораздо меньше, сорок, не более. В глазах прислужницы колдуна застыло надменное и высокопарное выражение, тонкие губы сложены в язвительную усмешку.
На левой картине неизвестный художник нарисовал двух монахов. Одного Пабло сразу же определил - отец Игнасио был как живой: грустное вытянутое лицо, обрамленное седой бородой, печальные глаза и черная хламида рясы... Но вот из-за плеча старого монаха высовывалась мерзкая пухлогубая рожа. Еще один монах - молодой, со свежевыбритой тонзурой и угреватым носом-картошкой, что-то нашептывал старому священнику на ухо, паскудно косясь хитрым глазом в сторону Пабло. Казалось, вся человеческая - да что там! - и нечеловеческая мерзость сосредоточилась в этой наглой роже, в этом отвратительном человечишке, явно сообщающем отцу Игнасио какую-то грязную сплетню, но по невозмутимому выражению старого священника было видно, что его - велик Господь! - сплетни гадостного паскудника нисколечко не трогают. О, смиренный отец Игнасио, мудрец и провидец, несокрушима вера твоя и неколебим дух твой!
Пабло неожиданно поймал себя на мысли, что думает о нарисованных персонажах, как о живых людях. И в самом деле - хоть знакомые лица были нарисованы широкими, грубыми мазками, сходство с реальными людьми было удивительным. Вот только неведомый художник словно смотрел на них сквозь сосуды с водой - вроде, черты лица те же, но при этом - искажены рябью водной глади, искривлены стенками сосуда...
Пабло обернулся.
И в воздухе повис душераздирающий вопль - крик загнанного зверя, испуганной дичи, умирающего животного, крик, полный боли, отчаяния и страха.
"Кто же то кричит?" - с удивлением подумал Пабло, но через секунду понял, что кричит он сам.
Ничего более страшного он в своей жизни не видел.
Перед ним сидел на корточках голый великан. Седые космы растрепались по плечам, безумные глаза вылезли из орбит, раззявана гигантская пасть, а из нее свисает обглоданное тело мальчишки.
Великан жрал. Исступленно жрал человечину, рыгая и истекая слюной, перхая чужой кровью и давясь юными хрящиками, смакуя свежее мясо.
Великан был ненасытен. Кривые грязные когти впивались в кожу трупа, разрывая мягкие ткани детского тельца, и было ясно, что вот сейчас он заглотит этого ребенка - и бросится на них с Хуаном.
И немедленно сожрет.
"Это же он, дом!" - пронеслась в мозгу Пабло шальная мысль. - "Это он и есть, он нас жрет - и не выбраться отсюда никогда...".
Пабло не видел, как с визгом улепетывает по коридору Хуан, как распахивает он окно и сигает во двор. Перед глазами закружился какой-то серый туман, и последнее, что Пабло почувствовал - это была тяжелая рука у него на плече и хриплый голос, дохнувший смрадом чесночной похлебки:
- Леокадия! Кто пустил сюда этого мальчишку?...
... Когда Пабло открыл глаза, он увидел, что лежит на белоснежных подушках в чужой спальне. Широкое окно было раскрыто настеж, свежий ветер ласково трепал Пабло по щеке.
А у окна, в кресле, сидел колдун.
В руках у него был свинцовый карандаш и лист бумаги. Колдун хитро смотрел на Пабло.
- Очнулся? - хрипло каркнул он. - Я бы попросил тебя не шевелиться еще пару минут. Я должен закончить рисунок.
- Рисунок?... - пролепетал изумленный Пабло. - Только рисунок?
- А что ты хотел еще? - хохотнул колдун. - Только отвечай, пожалуйста, четче и смотри прямо на меня. Я глух и читаю по губам.
- Мою душу?... - сказал Пабло.
- Зачем мне твоя душа? - колдун вытаращил удивленные глаза и замер с карандашом в руке.
- Но вы же колдун? Вам нужна моя душа, да? - пробормотал Пабло.
- Колдун?! - расхохотался человек в кресле. - Так меня еще никто не называл! Я не колдун, мальчик. Я художник. Франсиско Гойя-и-Лусиэнтес к твоим услугам. И, будь любезен, не шевелись. Я должен успеть дорисовать тебя до захода солнца...

Мысленно повесила на журнал табличку "ушла в спортзал, вернусь не скоро", но недавние впечатления навязчиво напоминают о себе. Изложить, значит успокоиться)
В Прадо у меня было два зала, диаметрально противоположных по воздействию. В одном хотелось остаться надолго, но невозможно было из-за ограниченности времени. Из другого, о котором здесь речь, сделав круг сразу вышли - давящая атмосфера. Это зал, в котором собрана "черная живопись" Франциско де Гойя. Даже при том, что там было нормальное освещение и я не сверхчувствительная, знакомые по отдельности картины, собранные вместе, оставляют гнетущее впечатление.

Гойя был прекрасный портретист, занимал должность придворного художника. Среди его работ красочные пасторальные сценки и эскизы для гобеленов. Серия "чёрной живописи" для него не типична. В музее приобрела толстенный "Путеводитель по Прадо" на русском, изданном специалистами музея, со множеством репродукций и историй о художника и картинах. Про "чёрную живопись" дальше взято оттуда.

В 1819 г. Гойя покупает "Дом глухого" - деревенский дом с поместьем на окраине Мадрида. Вскоре после переселения в этот дом художник серьёзно заболел. За время пребывания в этом доме Гойя расписал главные залы двух этажей. Рентгенографический анализ показал, что возможно стены дома ранее были расписаны пейзажами в ярких оттенках. Поверх этих рисунков Гойия нанес то, что называют "чёрной живописью". Темы этого цикла - зло, жестокость, невежество и смерть. В 1823 Гойя, перезжая в Бордо, подарил поместье своему внуку. После смены череды владельцев поместье купил в 1873 барон Фредерик Эмиль д`Эрлангер, который заказал тогдашнему реставратору Музея Прадо перенос живописи со стен на холст. И после выставки в 1878 г. в Париже картины были переданы в дар Музею Прадо. То есть, что выставлено в Прадо - это перерисовка того, что Гойя рисовал на стенах.

Искусствоведы в озадаченности... Во-первых, не сохранился порядок расположения рисунков на стенах дома, что "усложняет их интерпретацию". Во-вторых, при переносе на холст были допущены неточности. И вот мучаются теперь над ребусами Гойя - а чойто он так и что имел ввиду) Маститый художник покидает столичную жизнь, перезжает в глухомань в "Дом глухого" (одно название которого чего стоит), сильно болеет и рисует такое... Искусствоведам наверное следовало проконсультироваться у психоаналитиков)

У некоторых африканских племён есть такой способ лечения. Шаман назначает больному вырезать из чёрного дерева человеческие фигурки и продать их. И болезнь перейдет к покупателю. Это я потом узнала. А мы из Йемена привозили такие фигурки. Красивые, притягивали взгляд, но мне смотреть на них было неприятно. Потом упросила родителей выкинуть их и снесла на помойку. Почище стало) Вот так же я вышла из зала "чёрной живописи")

Музей Прадо: Гойя и Лусиентес, Франсиско де -- Паломничество к св Исидору
1820 - 1823, 138,5 см x 436 см.

Музей Прадо: Гойя и Лусиентес, Франсиско де -- Шабаш ведьм
1820 - 1823, 140,5 см x 435,7 см.

Музей Прадо: Гойя и Лусиентес, Франсиско де -- Две старухи, поедающие суп
1821 - 1823, 49,3 см x 83,4 см, Revestimiento mural, Técnica mixta.

По мнению искусствоведов та старуха, что справа - поджидающая смерть

Музей Прадо: Гойя и Лусиентес, Франсиско де
Сатурн, пожирающий свое дитя
1820 - 1823, 143,5 см x 81,4 см. Две женщины и мужчина 1820 - 1823, 125 см x 66 см.

Зачем Сатурн, он же Кронос, ел своих детей - можно здесь узнать
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D1%80%D0%BE%D0%BD_(%D0%BC%D0%B8%D1%84%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D1%8F)
Если вкратце - боялся конкурентов) А контрацепции не подумал

Музей Прадо: Гойя и Лусиентес, Франсиско де -- Чтение или политики
1820 - 1823, 126 см x 66 см.
Согласна, политика - дело тёмное)

Люблю на оптимистической ноте заканчивать, выходим из зала на свежий воздух)

Я и Гойя. Памятник напротив Прадо. Одна из немногих фоток, где голова Гойи полностью влезла в кадр - Машка старательно на мне фокусировалась))