[в лагере]? [См. краткое содержание рассказа «Один день Ивана Денисовича» .] Ведь не одна же потребность уцелеть, не животная жажда жизни? Одна эта потребность плодит таких, как завстоловой, как повара. Иван Денисович находится на другом полюсе Добра и Зла. В том-то и сила Шухова, что при всех неизбежных для зэка моральных потерях он сумел сохранить душу живу . Такие нравственные категории как совесть, человеческое достоинство, порядочность определяют его жизненное поведение. Восемь лет каторги не сломили тела. Не сломили и душу. Так рассказ о советских лагерях вырастает до масштабов рассказа об извечной силе человеческого духа.

Александр Солженицын. Один день Ивана Денисовича. Читает автор. Фрагмент

Сам герой Солженицына вряд ли сознает свое духовное величие. Но детали его поведения, казалось бы, незначительные, таят в себе глубокий смысл.

Как бы ни был голоден Иван Денисович, ел он не жадно, внимчиво, в чужие миски старался не заглядывать. И хоть мерзла его бритая голова, во время еды он непременно снимал шапку: «как ни холодно, но не мог он себя допустить есть в шапке». Или – другая деталь. Чует Иван Денисович духовитый дымок папиросы. «...Он весь напрягся в ожидании, и желанней ему сейчас был этот хвостик сигареты, чем, кажется, воля сама, – но он бы себя не уронил и так, как Фетюков, в рот бы не смотрел».

Глубокий смысл заключен в выделенных здесь словах. За ними кроется огромная внутренняя работа, борьба с обстоятельствами, с самим собою. Шухов «выковывал себе душу сам, год от году», сумев остаться человеком. «И через то – крупицей своего народа». С уважением и любовью говорит о нем

Этим объясняется отношение Ивана Денисовича к другим зэкам: уважение к тем, кто выстоял; презрение к тем, кто потерял человеческий облик. Так, доходягу и шакала Фетюкова он презирает потому, что тот миски лижет, что он «себя уронил» . Обостряется это презрение, быть может, и потому, что «Фетюков, кесь, в какой-то конторе большим начальником был. На машине ездил». А любой начальник, как уже говорилось, для Шухова – враг. И вот он не хочет, чтобы лишняя миска баланды досталась этому доходяге, радуется, когда того бьют. Жестокость? Да. Но надо понять и Ивана Денисовича. Немалых душевных усилий стоило ему сохранить человеческое достоинство, и он выстрадал право презирать тех, кто свое достоинство потерял.

Однако Шухов не только презирает, но и жалеет Фетюкова: «Разобраться, так жаль его. Срока ему не дожить. Не умеет он себя поставить». Зэк Щ-854 себя поставить умеет. Но нравственная победа его выражается не только в этом. Проведя долгие годы на каторге, где действует жестокий «закон-тайга», сумел он сберечь самое ценное достояние – милосердие, человечность, способность понять и пожалеть другого.

Все симпатии, все сочувствие Шухова на стороне тех, кто выстоял, кто обладает сильным духом и душевной стойкостью.

Словно сказочный богатырь, рисуется в воображении Ивана Денисовича бригадир Тюрин: «...грудь стальная у бригадира /... / боязно перебивать его высокую думу /... / Стоит против ветра – не поморщится, кожа на лице – как кора дубовая» (34) . Таков же и зэк Ю-81. «...Он по лагерям да по тюрьмам сидит несчетно, сколько советская власть стоит...» Портрет этого человека под стать портрету Тюрина. Оба они вызывают в памяти образы богатырей, вроде Микулы Селяниновича : «Изо всех пригорбленных лагерных спин его спина отменна была прямизною /... / Лицо его все вымотано было, но не до слабости фитиля-инвалида, а до камня тесаного, темного» (102).

Так раскрывается в «Одном дне Ивана Денисовича» «судьба человеческая» – судьба людей, поставленных в нечеловеческие условия. Писатель верит в неограниченные духовные силы человека, в его способность выстоять перед угрозой озверения.

Перечитывая теперь рассказ Солженицына, невольно сравниваешь его с «Колымскими рассказами » В. Шаламова . Автор этой страшной книги рисует девятый круг ада, где страдания доходили до такой степени, когда, за редким исключением, люди уже не могли сохранить человеческий облик.

«Лагерный опыт Шаламова был горше и дольше моего, – пишет А. Солженицын в «Архипелаге ГУЛаге », – и я с уважением признаю, что именно ему, а не мне досталось коснуться того дна озверения и отчаяния, к которому тянул нас весь лагерный быт». Но отдавая должное этой скорбной книге, Солженицын расходится с ее автором во взглядах на человека.

Обращаясь к Шаламову, Солженицын говорит: «Может, злоба все-таки – не самое долговечное чувство? Своей личностью и своими стихами не опровергаете ли вы собственную концепцию?». По мнению автора «Архипелага», «...и в лагере (да и повсюду в жизни) не идет растление без восхождения. Они – рядом».

Отмечая стойкость и силу духа Ивана Денисовича, многие критики, тем не менее, говорили о бедности и приземленности его духовного мира. Так, Л. Ржевский считает, что кругозор Шухова ограничен «хлебом единым» . Другой критик утверждает, что солженицынский герой «страдает как человек и семьянин, но в меньшей степени от унижения его личного и гражданского достоинства»

Особенности рассказа «Один день Ивана Денисовича»

В октябре 1961 года Солженицын передал в «Новый мир» через Льва Копелева рукопись «Одного дня Ивана Денисовича» (изначально рассказ назывался «Щ - 854»). К тому моменту Солженицын уже был автором ряда законченных произведений. Среди них были рассказы - «Не стоит село без праведника (позднее получил название «Матрёнин двор») и «Щ-854 », пьесы («Олень и Шалашовка», «Пир победителей»), роман «В круге первом» (впоследствии переработанный). Солженицын мог представить редакции «Нового мира» любое из этих произведений, но он выбрал именно «Один день Ивана Денисовича».

Не то, что опубликовать, но просто показать роман «В круге первом» Солженицын не решался - это произойдет только после длительного знакомства с Твардовским. Выбор между «Матрениным двором» и «Одним днем Ивана Денисовича» был тогда очевидным для Солженицына.

Важнейшей темой для писателя была тема лагерей, о которой никто и никогда не говорил. После окончательного излечения от рака Солженицын решает, что в его выздоровлении есть высший смысл, а именно: выйдя живым из лагеря и пережив болезнь, он должен написать о тех и за тех, кто сидел в лагерях. Так родилась идея будущей книги «Архипелаг ГУЛАГ». Сам писатель называл эту книгу опытом художественного исследования. Но «Архипелаг ГУЛАГ» не мог внезапно появиться в литературе, никогда не знавшей лагерной темы.

Решившись выйти из подполья, Солженицын представил в «Новый мир» именно рассказ об одном дне одного зэка, потому что необходимо было открыть перед читателями лагерь, открыть хотя бы часть той правды, которая потом придет к уже подготовленным читателям в «Архипелаге ГУЛАГ». Кроме того, именно этот рассказ через главного героя - крестьянина Шухова - показывает трагедию народа. В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын сравнит систему лагерей с метастазами, которыми пронизано тело страны. Поэтому лагерь - это болезнь, это трагедия всего народа. Еще и в силу этой причины Солженицын не выбрал роман «В круге первом» - он о себе, об интеллигенции, о более закрытом, нетипичном и «привилегированном» острове лагерного мира - шарашке.

Были и другие, менее существенные причины. Солженицын рассчитывал, что именно к этому рассказу главный редактор А.Т. Твардовский и Н.С. Хрущев не останутся равнодушными, так как и тому, и другому близка крестьянская, народная природа главного героя - Шухова.

Главный герой рассказа - Иван Денисович Шухов, простой крестьянин, участвовавший в войне и попавший в плен к немцам. Он сбегает из плена, но «свои» его сразу же арестовывают и обвиняют в шпионаже. Естественно, «шпион» Иван Денисович должен был выполнять какое-то задание немцев, но «какое ж задание -- ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь. Так и оставили просто - задание» [Солженицын 1962:33]. После следствия несправедливо обвиненного Шухова отправляют в лагерь со сроком 10 лет.

Шухов - это образ настоящего русского крестьянина, о котором автор говорит: «Кто два дела руками знает, тот еще и десять подхватит» [Солженицын 1962:45]. Шухов - умелец, который может и портняжничать, в лагере освоил профессию каменщика, может сложить печку, отлить из проволоки ложку, ножичек выточить, тапочки сшить.

Принадлежность Шухова к народу и к русской культуре подчеркивается его именем - Иван. В рассказе его называют по-разному, но в разговорах с латышом Кильдигсом последний неизменно называет его Ваней. И сам Шухов обращается к Кильдигсу «Ваня» [Солженицын 1962:28], хотя латыша зовут Яном. Это взаимное обращение словно подчеркивает близость двух народов, их одинаковые корни. Одновременно оно говорит и о принадлежности Шухова не просто к русскому народу, но к его глубоко уходящей истории. Шухов чувствует приязнь и к латышу Кильдигсу, и к двум эстонцам. Иван Денисович говорит о них: «А эстонцев сколь Шухов ни видал -- плохих людей ему не попадалось» [Солженицын 1962:26]. В этом теплом отношении проявляется ощущение братства близких народов. И это чутье выдает в Шухове носителя этой самой народной культуры. По Павлу Флоренскому «самое русское имя - Иван» , «Из коротких имен, на границе с благою простотою, Иван» .

Несмотря на все тяготы лагеря, Иван Денисович сумел остаться человеком и сохранить внутренне достоинство. С жизненными принципами Шухова, которые позволяют ему выжить, автор знакомит читателя уже с первых строк: «Шухову крепко запомнились слова его первого бригадира Куземина: «Здесь, ребята, закон - тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто погибает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать» [Солженицын 1962:9]. Помимо того, что Шухов соблюдает эти неписаные законы, он сохраняет свой человеческий облик еще и благодаря работе. Искреннее удовольствие от выполняемого дела превращает Шухова из зэка в свободного мастера, ремесло которого облагораживает его и позволяет сохранить самого себя.

Шухов прекрасно чувствует окружающих людей и понимает их характеры. О кавторанге Буйновском он говорит: «Кавторанг припер носилки, как мерин добрый. С ног уж валится кавторанг, а тянет. Такой мерин и у Шухова был до колхоза, Шухов-то его приберегал, а в чужих руках подрезался он живо» [Солженицын 1962:47], «по Шухову правильно, что капитану кашу отдали. Придет пора, и капитан жить научится, а пока не умеет» [Солженицын 1962:38]. Иван Денисович симпатизирует кавторангу, одновременно ощущая его неопытность в лагерной жизни, некоторую беззащитность, которая проявляется в готовности выполнять назначенное до конца, неумении сберечь самого себя. Шухов дает точные и порой грубые характеристики: Фетюкова, бывшего крупного начальника, называет шакалом, десятника Дэра - сволочью. Однако, это не говорит о его озлобленности, скорее наоборот: в лагере Шухов сумел сохранить доброту к людям. Он жалеет не только кавторанга, но и Алешку-баптиста, хотя и не понимает последнего. Он чувствует уважение к бригадиру, Кильдигсу, полуглухому Сеньке Клевшину, даже 16-летним Гопчиком Шухов любуется: «Гопчика-хлопчика и прибивать заставили. Лазит, чертеныш, кричит сверху» [Солженицын 1962:30], «Он (Гопчик - Е.Р. ) -- теленок ласковый, ко всем мужикам ластится» [Солженицын 1962:30]. Шухов проникается жалостью даже к Фетюкову, которого презирает: «Разобраться, так жаль его. Срока ему не дожить. Не умеет он себя поставить» [Солженицын 1962:67]. Жалеет и Цезаря, который не знает лагерных законов.

Наряду с добротой еще одна особенность характера Ивана Денисовича - это умение выслушать и принять чужую позицию. Он не стремится никого научить жизни или объяснить какую-то правду. Так, в разговоре с Алешкой-баптистом, Шухов не пытается переубедить Алешу, а просто делится своим опытом без желания навязать его. Умение Шухова слушать и наблюдать за другими, его чутье позволяет наряду с самим Иваном Денисовичем показать целую галерею человеческих типов, каждый из которых по-своему существует в лагерном мире. Каждый из этих людей не только по-разному реализуется в лагере, но и по-разному переживает трагедию отрыва от внешнего мира и помещения в пространство лагеря.

Любопытен язык рассказа и Ивана Денисовича в частности: это смесь лагерного и живого, разговорного русского языка. В предисловии к рассказу А.Т. Твардовский стремится заранее отразить нападки на язык: «Может быть, использование автором <…> тех словечек и речений той среды, где его герой проводит свой трудовой день, вызовет возражения особо привередливого вкуса» [Твардовский 1962:9]. Действительно, в письмах и некоторых рецензиях высказывалось недовольство наличием просторечных и жаргонных слов (хотя и замаскированных - «маслице да фуяслице» [Солженицын 1962:41]). Однако, это и был тот самый живой русский язык, от которого многие отвыкли за годы чтения советских журналов и газет, написанных шаблонными и часто бессмысленными фразами.

Говоря о языке рассказа, следует обратить внимание на две речевых линии. Первая связана с лагерем, вторая - с крестьянином Иваном Денисовичем. Звучит в рассказе и совсем иная речь, речь таких зэков как Цезарь, Х -123, «чудак в очках» [Солженицын 1962:59], Петр Михайлович из очереди за посылкой. Все они принадлежат к московской интеллигенции, и их язык сильно отличается от речи «лагерной» и «крестьянской». Но они - маленький островок в море лагерного языка.

Лагерный язык отличает изобилие грубых слов: шакал, сволочь и т.д. Сюда же относятся и словосочетания «маслице да фуяслице» [Солженицын 1962:41], «поднимется - фуимется» [Солженицын 1962:12], которые не отталкивают читателя, а, наоборот, приближают его к той речи, которая употребляется часто и многими. Эти слова воспринимаются больше с иронией, нежели всерьез. Это делает речь настоящей, близкой и понятной многим читателям.

Вторая категория - это разговорно-просторечная речь Шухова. Такие слова, как «Не трогьте !» [Солженицын 1962:31], «ихьего объекта зона здорова -- пока-а пройдешь через всю» [Солженицын 1962:28], «двести сейчас нажать , завтра утром пятьсот пятьдесят улупить , четыреста взять на работу - житуха! » [Солженицын 1962:66], «солнце и закрайком верхним ушло» [Солженицын 1962:48], «месяц-то, батюшка, нахмурился багрово, уж на небо весь вылез. И ущербляться, кесь , чуть начал» [Солженицын 1962:49]. Характерной чертой шуховского языка так же является инверсия: «Бригадира лицо рябое освещено из печи» [Солженицын 1962:40], «В Поломне, приходе нашем, богаче попа нет человека» [Солженицын 1962:72].

Кроме того, она изобилует русскими словами, которые не входят в литературный язык, но живут в разговорной речи. Не всем эти слова понятны и требуют обращения к словарю. Так, Шухов часто употребляет слово «кесь». В словаре Даля объясняется: «Кесь или кесть - союз влад. моск. ряз. тамб. кажется, кажись, видится, некак, будто бы. кесь на небе хочет хмуриться» . Слово «халабуда, из теса сколоченная» [Солженицын 1962:34], которым Иван Денисович описывает лагерную производственную кухню, толкуется как «хибара, шалаш» . «У кого рот чистый, а у кого и гунявый» [Солженицын 1962:19] - говорит Иван Денисович. Слово «гунявый» согласно словарю Фасмера имеет две трактовки: «оплешивевший от болезни» , а слово гуньба - это «мелкая сыпь во рту младенцев» . В словаре Даля «гуньба» многозначна, одно из толкований - «бранное грязный, неопрятный» . Введение таких слов делает речь Шухова по-настоящему народной, возвращая к истокам русского языка.

Пространственно-временная организация текста так же имеет свои особенности. Лагерь похож на ад: большая часть суток - ночь, постоянный холод, ограниченное количество света. Это не только короткий световой день. Все источники тепла и света, которые встречаются на протяжении повествования - печка в бараке, две маленькие печки на строящейся ТЭЦ - никогда не дают достаточного света и тепла: «Уголь накалился помалу, теперь устойчивый жар дает. Только около печи его и чуешь, а по всему залу -- холод, как был» [Солженицын 1962:32], «потом уж нырнул в растворную. Там после солнца совсем темно ему показалось и не теплей, чем на улице. Сыроватей как-то» [Солженицын 1962:39].

Иван Денисович просыпается ночью в холодном бараке: «стекла намерзли в два пальца. <…> за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма». [Солженицын 1962:9] В ночи проходит первая часть его дня - личное время, затем развод, обыск и выход на работу под конвоем. Только в момент выхода на работу начинает светать, однако холод не убавляется: «На восходе самый большой мороз бывает! -- объявил кавторанг. -- Потому что это последняя точка ночного охлаждения». [Солженицын 1962:22] Единственный раз, когда за весь день Иван Денисович не просто согревается, а ему становится жарко - это время работы на ТЭЦ, кладка стены: «Шухов и другие каменщики перестали чувствовать мороз. От быстрой захватчивой работы прошел по ним сперва первый жарок -- тот жарок, от которого под бушлатом, под телогрейкой, под верхней и нижней рубахами мокреет. Но они ни на миг не останавливались и гнали кладку дальше и дальше. И часом спустя пробил их второй жарок -- тот, от которого пот высыхает» [Солженицын 1962:44]. Холод и темнота уходят именно в тот момент, когда Шухов втягивается в работу и становится мастером. Пропадают его жалобы о здоровье - теперь он вспомнит об этом только вечером. Время суток совпадает с состоянием героя, пространство меняется в той же зависимости. Если до момента работы оно имело адские черты, то в момент кладки стены оно словно перестает быть враждебным. Более того, до этого все окружающее пространство было замкнутым. Шухов просыпался в бараке, накрывшись с головой (он даже не видел, а только слышал, что происходит вокруг), затем он передвигается в надзирательскую, где моет пол, после - санчасть, завтрак в бараке. Герой выходит из замкнутых помещений только на работу. ТЭЦ, на которой Иван Денисович работает - без стен. А именно: там, где Шухов кладет стену, высота кирпичей всего лишь три ряда. Комната, которая должна быть замкнутой, во время появления мастера не достроена. На протяжении рассказа и в начале и в конце работы стена не достроена - пространство остается незамкнутым. И это представляется неслучайным: во всех остальных помещениях Шухов - зэк, лишенный свободы. Во время кладки он из подневольного зэка превращается в мастера, создающего из желания создавать.

Кладка стены - это пик произведения, и время, и пространство, и сам герой меняются и влияют друг на друга. Время суток становится светлым, холод сменяется на жар, пространство раздвигается и из замкнутого становится открытым, а сам Шухов из несвободного становится внутренне свободным.

По мере того, как убывает рабочий день и накапливается усталость, меняется и пейзаж: «Да, солнышко на заходе. С краснинкой заходит и в туман вроде бы седенький. Холод градусы набирает» [Солженицын 1962:47]. Следующий эпизод - съем с работы и возвращение в зону лагеря - уже при звездном небе. После, уже во время проверки бараков, Шухов называет месяц «волчьим солнышком» [Солженицын 1962:70], что так же наделяет ночь враждебными чертами. В момент возвращения с работы Шухов уже входит в свою привычную роль зэка, который идет под конвоем, бережет кусочек полотна для ножика, стоит в очереди за посылкой для Цезаря. Так не только пространство и время находятся в естественном кольце ночь-день-ночь, но и сам герой меняется в соответствии с этим распорядком. Хронотоп и герой находятся во взаимозависимости, благодаря которой они влияют и изменяют друг друга.

Не только природное время, но и историческое время (в рамках жизни) Шухова имеет свои особенности. Будучи в лагере, он потерял трехчастное ощущение времени: прошлое, настоящее, будущее. В жизни Ивана Денисовича есть только настоящее, прошлое уже ушло и кажется совсем другой жизнью, а о будущем (о жизни после лагеря) он не думает, поскольку не представляет его: «По лагерям да по тюрьмам отвык Иван Денисович раскладывать, что завтра, что через год да чем семью кормить» [Солженицын 1962:24].

Кроме того, сам лагерь оказывается местом без времени, поскольку здесь нигде нет часов: «заключенным часов не положено, время за них знает начальство» [Солженицын 1962:15]. Так человеческое время в лагере перестает существовать, оно больше не делится на прошлое и будущее.

Человек, вырванный из общего потока человеческой жизни и помещенный в лагерь, изменяется и адаптируется. Лагерь либо ломает человека, либо показывает его истинную природу, либо дает свободу тем отрицательным чертам, которые жили до этого, но не получали развития. Сам лагерь как пространство замкнут внутри себя, он не пропускает внутрь внешней жизни. Точно так же и человек, попавший внутрь, лишается всего внешнего и выступает в своем истинном характере.

В рассказе показано множество человеческих типов, и в том числе это разнообразие помогает показать трагедию народа. Народу принадлежит не только сам Шухов, который несет в себе крестьянскую культуру, близкую к природе и земле, но и все остальные заключенные. В рассказе есть «московская интеллигенция» (Цезарь и «чудак в очках»), есть бывшие начальники (Фетюков), блестящие военные (Буйновский), есть верующие - Алешка-баптист. Солженицын показывает даже тех людей, которые кажутся «по ту сторону лагеря» - это охрана и конвой. Но и на них влияет лагерная жизнь (Волковой, Татарин). В одном рассказе умещается столько человеческих судеб и характеров, что это не могло не найти отклик и понимание у подавляющей части читателей. Письма Солженицыну и в редакцию писали не только потому, что реагировали на новизну и остроту темы, но и потому, что тот или иной герой оказывался близким, узнаваемым.

ИВАН ДЕНИСОВИЧ

ИВАН ДЕНИСОВИЧ - герой повести-рассказа А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (1959-1962). Образ И.Д. как бы сложен автором из двух реальных людей. Один из них - Иван Шухов, уже немолодой боец артиллерийской батареи, которой в войну командовал Солженицын. Другой - сам Солженицын, отбывавший срок по пресловутой 58-й статье в 1950-1952 гг. в лагере в Экибастузе и тоже работавший там каменщиком. В 1959 г. Солженицын начал писать повесть «Щ-854» (лагерный номер зека Шухова). Затем повесть получила название «Один день одного зека». В редакции журнала «Новый мир», в котором впервые была напечатана эта повесть (№ 11, 1962), по предложению А.Т.Твардовсюго ей дали название «Один день Ивана Денисовича».

Образ И.Д. имеет особое значение для русской литературы 60-х гг. наряду с образом до-пора Живаго и поэмой Анны Ахматовой «Реквием». После опубликования повести в эпоху т.н. хрущевской оттепели, когда был впервые осужден «культ личности» Сталина, И.Д. стал для всего тогдашнего СССР обобщенным образом советского зека - заключенного советских исправительно-трудовых лагерей. Многие бывшие осужденные по 58-й статье узнавали в И.Д. самих себя и свою судьбу.

И.Д.Шухов - герой из народа, из крестьян, судьбу которого ломает беспощадная государственная система. Попав в адскую машину лагеря, перемалывающую, уничтожающую физически и духовно, Шухов пытается выжить, но при этом остаться человеком. Поэтому в хаотической круговерти лагерного небытия он ставит самому себе предел, ниже которого не

должен опускаться (не есть в шапке, не есть рыбьи глаза, плавающие в баланде), - иначе гибель, сначала духовная, а потом и физическая. В лагере, в этом царстве беспрерывной лжи и обмана, гибнут именно те, кто предает себя (лижет миски), предает свое тело (околачивается в лазарете), предает своих (стукач), - ложь и предательство губят в первую очередь именно тех, кто им подчиняется.

Особые споры вызвал эпизод «ударного труда» - когда герой и вся его бригада вдруг, словно забыв, что они рабы, с каким-то радостным энтузиазмом берутся за укладку стены. Л.Копелев даже назвал произведение «типичной производственной повестью в духе соцреализма». Но этот эпизод имеет прежде всего символическое значение, соотносимое с «Божественной комедией» Данте (переход из нижнего круга ада в чистилище). В этом труде ради труда, творчестве ради творчества И.Д. строит уже не пресловутую ТЭЦ, он строит себя, вспоминает себя свободного - он возвышается над лагерным рабским небытием, испытывает катарсис, очищение, он даже физически перебарывает свою болезнь. Сразу после выхода «Одного дня» в Солженицыне многие увидели нового Льва Толстого, а в И.Д. - Платона Каратаева, хотя он и «не округл, не смирен, не спокоен, не растворяется в коллективном сознании» (А.Архангельский). В сущности при создании образа И.Д. Солженицын исходил из мысли Толстого о том, что день мужика может составить предмет для такого же объемистого тома, как несколько веков истории.

В определенной степени Солженицын противопоставляет своего И.Д. «советской интеллигенции», «образованщине», «платящей подать в поддержку обязательной идеологической лжи». Споры Цезаря и кавторанга о фильме «Иван Грозный» И.Д. непонятны, он от них отворачивается как от надуманных, «барских» разговоров, как от надоевшего ритуала. Феномен И.Д. сопряжен с возвращением русской литературы к народничеству (но не к народности), когда в народе писатель видит уже не «правду», не «истину», а сравнительно меньшую, по сравнению с «образованщиной», «подать лжи».

Еще одна особенность образа И.Д. в том, что он не отвечает на вопросы, а скорее задает их. В этом смысле значителен спор И.Д. с Алешкой-баптистом об отсидке как страдании во имя Христа. (Этот спор напрямую соотносится со спорами Алеши и Ивана Карамазовых - даже имена героев те же.) И.Д. не согласен с таким подходом, но примиряет их «печенье», которое И.Д. отдает Алешке. Простая человечность поступка заслоняет и исступленно-экзальтированную «жертвенность» Алешки, и упреки Богу «за отсидку» И.Д.

Образ И.Д., как и сама повесть Солженицына, стоит в ряду таких явлений русской литературы, как «Кавказский пленник» А.С.Пушкина, «Записки из мертвого дома» и «Преступление и наказание» Ф.М.Достоевского, «Война и мир» (Пьер Безухое во французском плену) и «Воскресение» Л.Н.Толстого. Это произведение стало своего рода прелюдией для книги «Архипелаг ГУЛАГ». После выхода в свет «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицын получил от читателей огромное количество писем, из которых позже составил антологию «Читают «Ивана Денисовича»«.

Лит.: Нива Ж. Солженицын. М., 1992; Чалмаев В.А. Александр Солженицын: жизнь и творчество. М., 1994; Curtis J.M. Solzhenitsyn"s traditional imagination. Athens, 1984; Krasnov V. Solzhenitsyn and Dostoevsky. Athens, 1980.

А.Л.Цуканов

Литературные герои. - Академик . 2009 .

Смотреть что такое "ИВАН ДЕНИСОВИЧ" в других словарях:

Иван Денисович Цыбульский Дата рождения 1771 год(1771) Дата смерти 1837 год(1837) Принадлежность … Википедия

Генерал майор, потом тайный советник, архитектор и профессор Академии Художеств в С. Петербурге. Родился в Екатеринодаре в 1811 году и принадлежал к казачьему сословию. Первоначальное образование получил весьма скудное и уже 12 ти лет задумал… …

Ясныгин Иван Денисович Дата рождения: 1745 год(1745) Дата смерти: 13 сентября 1824(1824 09 13) … Википедия

Ясныгин, Иван Денисович (1745 13(25) сентября 1824, Калуга) архитектор, автор градостроительного плана застройки г.Калуги. Родился в семье солдата Пермского полка. Ясныгин Иван Денисович Дата рождения: 1745 Дата смерти: 13 сентября 1824 Место… … Википедия

Софронов Иван Денисович математик … Википедия

Ген. майор; † 1872 г. Дополнение: Гештовт, Иван Денисович, генер. майор 1870 г. (?) †. {Половцов} … Большая биографическая энциклопедия

Один из организаторов партизанского движения в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны 1941≈45. Член КПСС с 1927. Родился в семье крестьянина. В… … Большая советская энциклопедия

Стольник 1692 г. и генерал при Петре I. {Половцов} … Большая биографическая энциклопедия

- (род. 09.09.1923) стрелок радист, полный кавалер ордена Славы, капитан. Участник Великой Отечественной войны с марта 1943 г. Воевал в составе 953 шап. Совершил 75 боевых вылетов на штурмовку, в воздушных боях сбил 2 истребителя противника. После… … Большая биографическая энциклопедия

Книги

• "Дорогой Иван Денисович!.." Письма читателей 1962-1964 , . Основу юбилейного сборника составили не изданные прежде письма-отклики читателей на первую публикацию рассказа Александра Солженицына "Один день Ивана Денисовича" в журнале "Новый мир" в 1962…

Иван Денисович Шухов — заключенный. Прообразом главного героя послужил солдат Шухов, воевавший с автором в Великую Отечественную войну, однако никогда не сидевший. Лагерный опыт самого автора и других узников послужил материалом для создания образа И. Д. Это рассказ об одном дне лагерной жизни от подъема до отбоя. Действие происходит зимой 1951 г. в одном из сибирских каторжных лагерей.

И. Д. сорок лет от роду, на войну ушел 23 июня 1941 г., из деревни Темгенево, что возле Поломни. Дома остались жена и две дочки (сын умер маленьким). Отсидел И. Д. восемь лет (семь на Севере, в Усть-Ижме), сидит девятый — срок заключени я заканчивается. По «делу» считается, что сел за измену родине — сдался в плен, а вернулся потому, что выполнял задание немецкой разведки. На следствии всю эту чушь подписал — расчет был простой: «не подпишешь — бушлат деревянный, подпишешь — поживешь еще малость». А на самом деле было так: попали в окружение, есть было нечего, стрелять нечем. Понемногу их немцы по лесам ловили и брали. Впятером пробрались к своим, только двоих автоматчик уложил на месте, а третий умер от ран. А когда двое оставшихся сказали, что убежали из немецкого плена, им не поверили и сдали куда надо. Поначалу попал в Усть-Ижменский общий лагерь, а потом из общего пятьдесят восьмую статью перегнали в Сибирь, в каторжный. Здесь, в каторжном, считает И. Д., хорошо: «...свободы здесь — от пуза. В Усть-Ижменском скажешь шепотком, что на воле спичек нет, тебя садят, новую десятку клепают. А здесь кричи с верхних нар что хошь — стукачи того не доносят, оперы рукой махнули ».

Теперь у И. Д. зубов нет половины, а борода здоровая выперла, голова бритая. Одет, как все лагерники: ватные брюки, повыше колена пришит затасканный погрязневший лоскут с номером Ш-854; телогрейка, а поверх нее — бушлат, подпоясанный веревочкой; валенки, под валенками две пары портянок — старые и поновей.

За восемь лет приспособился И. Д. к лагерной жизни, понял ее главные законы и живет по ним. Кто арестанту главный враг? Другой арестант. Если б зэки друг с другом не сучились, не имело б над ними силы начальство. Так что первейший закон — оставаться человеком, не суетиться, сохранять достоинство, знать свое место. Не быть шакалом, но и позаботиться о себе должен сам — как растянуть пайку, чтобы не чувствовать постоянно голода, как успеть валенки просушить, как нужный инструмент заначить, как когда работать (в полную или вполсилы), как разговаривать с начальством, кому не попадаться на глаза, как подработать, чтобы себя поддержать, но честно, не ловча и не унижаясь, а применив свое умение и смекалистость. И это не только лагерная мудрость. Это мудрость скорее даже крестьянская, генетическая. И. Д. знает, что работать — лучше, чем не работать, а работать хорошо — лучше, чем плохо, хотя и он не всякую работу возьмет, не зря считается лучшим в бригаде мастером.

К нему применима пословица: на Вога надейся, а сам не плошай. Бывает, взмолится: «Господи! Спаси! Не дай мне карцера!» — а сам сделает все, чтобы перехитрить надзирателя или еще кого. Минует опасность, и он тут же забудет воздать Господу благодарность — некогда и уже некстати. Считает, что «молитвы те — как заявления: или не доходят, или — «в жалобе отказать». Правь свою судьбу сам. Здравый смысл, житейская крестьянская мудрость и по-настоящему высокая нравственность помогают И. Д. не только выжить, но и принимать жизнь такой, какая она есть, и даже уметь быть счастливым: «Засыпал Шухов вполне удоволенный. На дню у него выдалось много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый».

Образ И. Д. восходит к классическим образам стариков-крес-тьян, к примеру — толстовскому Платону Каратаеву, хотя и существует в совершенно других обстоятельствах.

Молиться надо о духовном: чтоб Господь с нашего сердца накипь злую снимал...

А. Солженицын. Один день Ивана Денисовича

Главным героем повести «Один день Ивана Денисовича» А. Сол-женицын сознательно сделал обыкновенного мужика, которого постигла судьба, характерная для многих русских людей XX века. Иван Денисович Шухов был хозяйственным и бережливым хозяи-ном в маленькой деревне. Когда пришла война, Шухов ушел на фронт и честно воевал. Получил ранение, но недолечился, поспе-шив вернуться на свое место на фронт. На долю Ивана Денисовича выпал и немецкий плен, из которого он бежал, но попал в результа-те в советский лагерь.

Суровые условия страшного мира, огороженного колючей про-волокой, не смогли сломить внутреннего достоинства Шухова, хотя многие из его соседей по бараку давно потеряли человечес-кий облик. Превратившись из защитника Родины в зека Щ-854, Иван Денисович продолжает жить по тем нравственным законам, которые сложились в крепкий и оптимистичный крестьянский характер.

Мало радостей в расписанном по минутам распорядке дня за-ключенных лагеря. Каждый день одно и то же: подъем по сигналу, скудный паек, который оставляет полуголодными даже самых то-щих, изнурительная работа, постоянные проверки, «шпионы», пол-ное бесправие зеков, беспредел конвойных и надзирателей... И все же Иван Денисович находит в себе силы не унижаться из-за лиш-ней пайки, из-за сигареты, которые всегда готов заработать чест-ным трудом. Не желает Шухов и превратиться в доносчика ради улучшения собственной участи — сам он презирает таких людей. Развитое чувство собственного достоинства не позволяет ему выли-зывать тарелку или попрошайничать — суровые законы лагеря без- Жалостны к слабакам.

Вера в себя и нежелание жить за чужой счет заставляют Шухова отказаться даже от посылок, какие могла бы ему высылать жена. Он понимал, «чего те передачи стоят, и знал, что десять лет с семьи их не потянешь».

Доброта и милосердие — одно из основных качеств Ивана Денисовича. Он с пониманием относится к заключенным, кото-рые не умеют или не хотят приспособиться к лагерным законам, в результате чего терпят лишние мучения или упускают выгоду.

Некоторых из этих людей Иван Денисович уважает, но боль-ше — жалеет, стараясь при возможности помочь и облегчить их участь.

Совестливость и честность перед собой не дают Шухову симу-лировать болезнь, как делают многие заключенные, пытаясь из-бежать работы. Даже почувствовав серьезное недомогание и при-дя в санчасть, Шухов ощущает себя виноватым, будто обманывает кого-то.

Иван Денисович ценит и любит жизнь, но понимает, что он не в состоянии изменить порядки в лагере, несправедливость в мире.

Многовековая крестьянская мудрость учит Шухова: «Кряхти да гнись. А упрешься — переломишься», — но, смиряясь, этот человек никогда не будет жить на коленях и пресмыкаться перед власть имущими.

Трепетное и уважительное отношение к хлебу выдают в образе главного героя истинного крестьянина. За восемьлет лагерной жиз-ни Шухов так и не отучился снимать шапку перед едой даже в са-мый лютый мороз. А для того чтобы носить при себе оставленные «про запас» остатки пайки хлеба, заботливо завернутые в чистую тряпочку, Иван Денисович специально нашил на телогрейку по-тайной внутренний карманчик.

Любовь к труду наполняет кажущуюся однообразной жизнь Шухова особым смыслом, приносит радость, позволяет выжить. Не уважая работы бестолковой и по принуждению, Иван Денисович в то же время готов взяться за любое дело, проявляя себя ловким и умелым каменщиком, сапожником, печником. Ему под силу из обломка полотна ножовки выточить ножик, сшить тапочки или чех-лы под рукавицы. Приработок честным трудом не только доставля-ет Шухову удовольствие, но и дает возможность заработать сигаре-ты или добавку к пайке.

Даже во время работы на этапе, когда нужно было быстро сло-жить стену, Иван Денисович настолько вошел в азарт, что забыл о лютом холоде и о том, что работает по принуждению. Бережливый и хозяйственный, он не может допустить, чтобы пропал цемент или чтобы работа была брошена на середине. Именно втруде герой обретает внутреннюю свободу и остается непокоренным страшны-ми условиями лагеря и мрачной монотонностью убогого быта. Шухов даже способен чувствовать себя счастливым из-за того, что завершающийся день прошел удачно и не принес никаких неожи-данных неприятностей. Именно такие люди, по мнению писателя, и решают в конечном счете судьбу страны, несут заряд народной нравственности и духовности.